Все права на данное произведение принадлежат автору
Копирование и распространение без разрешения автора запрещено!

Олег Болтогаев

Я буду долго гнать велосипед



Когда человеку исполняется четырнадцать лет, то неожиданно
выясняется, что в жизни очень многое устроено неправильно.

Нужны примеры? Примеров сколько угодно.
Например, я очень хотел иметь велосипед.
Но мне его не хотели покупать. Ни в какую.

Родители пытались объяснить мне, что велосипед - это очень опасно.
Что, заполучив велосипед, я непременно выеду на автомобильную трассу.
А там меня может сбить машина. Дорога у нас была, действительно, очень
и очень оживленная. И поворот у моста был какой-то заколдованный. Крутой
спуск с горки, затем мост через речку и сразу резкий вираж и обрыв.

Вот на этом мосту, на этом повороте, в основном и происходили аварии.
Машины разгонялись с горки, пролетали мост и не вписывались в поворот.

И падали с обрыва вниз.

Мы, мальчишки, мигом узнавали, что произошла очередная авария и
бежали смотреть. Было интересно, но страшно. Перевернутый вверх
колёсами автомобиль. Раненые, погибшие. Милиция, скорая помощь.

Но, несмотря на эти страхи, каждому из нас хотелось иметь велосипед.

Особенно тем, у кого его не было. То есть, таким, как я.

- Сначала научись ездить, - сказали мне родители.

Я научился. Спасибо Павке и Мишке.

Это они приободрили меня:

"Если ты умеешь ходить по рельсу, то и на велике поедешь".

По рельсу я умел не только ходить, но и бегать.
Метров сорок мог пробежать, не соскакивая на шпалы.
Так что все задатки велосипедиста у меня были.

Сперва я ездил "в раму". Ездить "в раму" - это небольшая казнь.
"В раму" - это, когда ездок висит слева, а велосипед остается справа.

Или наоборот.

Причина езды "в раму" предельно проста - малый рост "велосипедиста".
Падения при такой неестественной езде особенно неприятны и болезненны.

Но я быстро рос и уже через полгода смог перебрасывать
ногу через эту чёртову раму. Правда, при езде я всё равно
вынужден был, словно куль, переваливаться с одной стороны
велосипеда на другую, но это был несомненный прогресс.

Велосипед-то был для взрослых!

- Нет денег, - сказали родители, когда я объявил, что ездить уже умею.

Я, как очумелый, бегал по лесу с вёдрами, собирая кизил и сливы,
затем продавал всё это отдыхающим, которые ехали с юга на север.
Я заработал сто рублей. Этого должно было хватить на хороший гоночник
или на три "Орлёнка". И вот тогда мне стали говорить, какая у нас
опасная дорога. Напрасно я клялся, что буду ездить только по горке
или по школьному двору. Нет - и всё.

Итак, мои родители не хотели покупать велосипед.
Не суждено мне было на нём кататься.

Но, сказать честно, я думал про другое.

Мне казалось, что, если бы у меня был велосипед, то Аня согласилась
бы, чтобы я её прокатил. Так, как это делал Витька. Аня садилась прямо
на раму Витькиного велика, и он гордо катал её по школьному двору.

Витька был таким взрослым! Он был старше меня на целых два года.

Он трогал девчонок за грудь, а они при этом как-то глупо хихикали,
и не давали ему по физиономии, как дала мне Любка, когда я однажды
попытался сделать тоже самое.

Ощущение от прикосновения к её тугой, упругой груди
навсегда вселило беспокойство в мои пальцы и душу.

Витька, вместо приветствия хлопал девчонок по попкам,
а те радостно взвизгивали и нисколько не возмущались.

- Ну, Ви-итя! - томно тянули они.

Словно просили его ещё о чем-то.

А я даже не мог себе представить, чтобы, вот так,
взять, да и шлепнуть по заду, к примеру, ту же Любку.

А что говорить про Аню...
Аня была для меня богиней.

Она мне очень нравилась.
Я написал ей короткую записку.
О том, что она мне нравится.
Я незаметно сунул записку в карман её пальто.
Но ответа почему-то не было.

Мне хотелось спросить Аню, почему она не отвечает, но я
боялся, что она поднимет меня на смех. А потому молчал.

Не знаю почему, но с каждым днём я влюблялся в Аню всё сильнее и сильнее.

Быть может, потому, что однажды она сказала мне: "Какой ты смешной!"

Так сказать, обратила на меня внимание.
Заметила, что я живу на белом свете.

На переменках я старался оказаться поближе к моей пассии.
Я смотрел на Анино лицо и мне мучительно хотелось её поцеловать.
Я смотрел на толстую, тугую косу девочки и хотел её потрогать.

Не было мне покоя. Потому что я влюбился.

В неё. В Анечку.

Она была такая красивая девочка!

"Вырасту - женюсь на ней", - думал я.

Но Аня была старше меня на целый год. Она училась в восьмом.
А я в седьмом. Мне казалось, между нами ужасная пропасть.
Я сердился на своих родителей за то, что они не отдали меня
в школу с шести лет. Тогда бы мы с Аней учились в одном классе.

Но я был убежден, если бы у меня был велосипед, всё сложилось бы иначе.
Я надеялся, что смогу понравиться Ане. Ведь было такое, что однажды я
нагло уселся возле неё в кино. Колька тоже хотел сесть рядом с Аней,
но я упёрся. А Аня сказала: "Пусть он сидит здесь". "Он" - это я.

Она сама так сказала!

И Колька, ворча, уселся на другое место.

Во время фильма, когда был страшный момент, все испугались, а я взял
Аню за руку. И она, словно не заметила этого. Её тонкие пальчики так
и пролежали весь фильм в моей горячей ладони. Я был на седьмом небе.
И хотя провожать Аню домой пошли Витька с Колькой, я всё равно был
безумно счастлив.

Ах, если бы у меня был велосипед!

Мы с Аней поехали бы к одному месту, про которое никто не знал.

Я повёз бы её к небольшому каменному домику, который нашёл в лесу.
Это был очень древний домик. Я прочёл в книжке, что в таких сооружениях
доисторические люди хоронили своих близких. Эти домики назывались дольмены.
Я обнаружил его совсем случайно. По правде сказать, он больше походил на
огромную собачью будку. Круглая дырка впереди только усиливала это сходство.
Я смог залезть внутрь домика, но там ничего не было. Кавказская древность!

Вот эту доисторическую реликвию я хотел показать Ане.

Но так и не показал.
Ведь у меня не было велосипеда.

Лето, как всегда, закончилось внезапно.

Настал учебный год, пошли дожди, и пацаны почти перестали гонять на великах.
Теперь я учился в восьмом, Аня в девятом, а Витька в выпускном, в десятом.

Где-то в октябре нас повели в лес. Для единения с природой.

Сразу все старшие классы. Десятый, девятый и нас, восьмиклассников.

Было интересно и весело.

Мне так хотелось быть поближе к Ане, я постоянно держал в поле зрения
её тонкую, изящную фигурку. Девушка была одета в лёгкий спортивный костюм
и казалась немыслимо красивой.

Мы бегали по лесу. Потом жгли костёр.

"Взвейтесь кострами синие ночи,
Мы пионеры - дети рабочих!"

До ночи было далеко, но нам ничего не стоило представить,
что она уже обступила нас со всех сторон. Ничего не стоило!

Потом мы пошли домой и я, само собой, оказался рядом с Аней.
Часть школьников ушла вперед по лесной дорожке, часть отстала,
получилось, что мы с Аней идём вдвоём.

- Тут недалеко стоит немецкий танк, хочешь посмотреть?

Не знаю, как из меня вырвалась эта ложь.
Никакого танка не было. Я нагло соврал. Зачем?

- Не может быть! - удивилась Аня.
- Стоит! Пойдем, посмотрим, - продолжал врать я.

Я был убеждён, что она не согласится пойти со мной.

- Пойдём, только ненадолго, - сказала Аня.

Я воровато оглянулся по сторонам.

Мы стояли на повороте лесной дорожки, и нас никто не видел.

- Пойдём, - я протянул руку.

Аня подала мне свою ладошку, и мы сошли с тропинки в лес.

От волнения стало сухо в горле.

Во-первых, потому что я соврал и теперь нужно было как-то выкручиваться.
Во-вторых, потому что мы с Аней были наедине, в лесу, и это что-то означало.

Что это означало?

Голова моя была забита всякими хвастливыми историями,
которые я ежедневно выслушивал от своих приятелей.

В этих историях главным было одно - остаться с девчонкой наедине.

Где - наедине? Например, дома или ещё лучше - в лесу.

И вот мы с Аней идём по лесу. Мы - наедине.

Под ногами громко шуршит опавшая листва.
Над нами бездонное, синее-синее небо.
Таким оно бывает только осенью и весной.

В голове моей гулко отдаются удары сердца.

- Ну и где же танк? - спросила Аня.
- Может, посидим? А? - жалобно спросил я.

Аня остановилась и посмотрела на меня насмешливо.

- Ты что? Соврал, да?
- Ну... Он раньше тут стоял, - промямлил я.
- Опять врёшь.
- Давай, посидим немного, - сказал я и плюхнулся на траву.

Ах, если бы она села!

Я, ведь, показывал ей пример.
Смотри, как хорошо сидеть на траве!

Несмотря на явное фиаско с танком, в голову услужливо
лезли мысли о том, что и как нужно мне будет делать,
если Аня усядется рядом со мной.

Но она, конечно же, не стала садиться на траву.

Моя провокация не удалась.
Я сидел на траве один.

- Пойдем, догоним остальных, - строго сказала Аня.

И не спеша пошла назад, к лесной дорожке.

Я продолжал сидеть и печально смотрел ей вслед.

Дойдя до края полянки, Аня обернулась.

- Ты хочешь, чтобы я шла одна? - укоризненно спросила она.

Я вскочил и пулей подбежал к ней.

- Нет, нет, что ты. Мы пойдём вместе. Я тебя не оставлю.

Аня усмехнулась.

Мне стало неловко.

- Ты не сердись на меня, - пробормотал я виновато.

Мы зашагали рядом.

"Будь, что будет", - подумал я.

- Хочу тебя спросить, - робко начал я.
- Спрашивай.

- Тебе нравится кто-то из мальчишек?

От волнения я сглотнул. Как я осмелился задать ей этот вопрос?

- Не думала об этом, - ответила она.
- А теперь ты говоришь неправду.
- Откуда ты знаешь?
- Ты уже в девятом классе. Тебе непременно кто-то нравится.
- Может, и нравится, - весело произнесла Аня.
- Тебе, наверное, нравится Витька, - с трудом выдавил я из себя.
- Много будешь знать - скоро состаришься, - засмеялась Аня.

Мы прошли ещё немного. Взять её за руку или нет?
Стали слышны голоса идущих впереди школьников.

- А мне, знаешь, кто нравится? - хриплым голосом спросил я.
- Откуда мне знать? - она явно издевалась надо мной.
- Неправда! Ты знаешь... - прошептал я.

- Вот, они где! - раздался радостный голос физрука.

Оказалось, что в пути была устроена перекличка и нас недосчитались.

- Почему вы отстали от всех? - физрук явно был зол.
- Мы искали немецкий танк, - ответила Аня.
- Какой ещё танк!
- Мой дедушка рассказывал, что после войны в этом лесу остался танк.

Надо же! Я всегда удивлялся, как складно девчонки умеют врать.

- Передай твоему дедушке, что пионеры распилили
танк лобзиком и сдали на металлолом!

Школьники радостно рассмеялись.
Наш физрук любил пошутить.

- Хорошо, передам, - в тон ему ответила Аня.

- Всё! Теперь все в сборе! - громко объявил физрук.

Неожиданно я почувствовал на себе чей-то взгляд.
Я обернулся. Витька угрюмо и внимательно смотрел на меня.
Холодок побежал по моей спине. Но особого страха не было.

Мы построились и зашагали домой.

Потом наступил ноябрь, и снова зарядили дожди.

Приход зимы, первый морозец и юный снег были,
как избавление от долгой, дождливой осени.

Затем снег пошёл сильнее, и однажды ночью его
выпало столько, что поутру отец долго откапывал
дорожку вокруг нашего дома.

Теперь можно было поиграть в снежки и покататься на санках.

Беспроволочный телеграф сработал, как всегда, надёжно,
и после школы большая часть детворы и молодежи оказалась
на "нашей" горке. Здесь был длинный-длинный спуск.

Мы уже долго катались с горки, как вдруг я увидел Аню.

Какая она была красивая!
В короткой шубке с капюшоном.

Она была очень похожа на Снегурочку.
Все другие девчонки были в брюках, одна
Аня была в толстых чулках.

- Аня, садись, поедем со мной! - позвал я девушку.
- Со мной, со мной! - пробасил Колька.
- Нет! Со мной! - упрямился я.

Аня стояла в нерешительности.

"Иди, иди ко мне", - шептал я про себя, словно заклинание.

И Аня неожиданно пошла прямо ко мне.
Я едва не заорал от радости, от счастья.

Я подвинулся назад, и Аня аккуратно уселась впереди меня.
Теперь, чтобы она не упала, я должен был обнять её.
Но мои руки стали словно ватные. Они меня не слушались.

- Давай! Что же ты? Поехали! - весело сказала Аня.

Ну да! Конечно! Что же это я?

И я оттолкнулся ногами, санки сдвинулись с места, я толкнул ещё,
и мы поехали вниз. Здесь я опять подумал, что должен обнять Аню,
иначе мы просто упадём. И я обнял её. Осторожно и бережно.

- Держи меня крепче! - вскрикнула Аня.

Крепче?
Это мы можем!

Вот теперь я притянул её к себе крепко и надежно.
Удивило, что у неё такое ладное, упругое тело.
Это явственно ощущалось даже сквозь шубку.

Получилось, что я обнимал её!

Мы ехали невообразимо быстро.
Потому что у меня были хорошие санки.

Ветер жёг щёки, восторг от быстрой езды охватил нас.
Я услышал, что Аня визжит. Визжит от радости.

- А-а-а! - заорал я.

Мы не ехали. Мы летели.

В конце склона нужно было немного повернуть в сторону, я
вытянул вперёд ногу, чтобы осуществить маневр, но скорость
была, видимо, слишком велика, и мы с Аней перевернулись.

Прямо в глубокий снежный сугроб.

Понятное дело, что это нас нисколько не огорчило.
Особенно меня. Мы лежали на боку, я обнимал её,
Аня громко смеялась. Господа! Жизнь прекрасна!

Совсем рядом была девичья щека, я слегка привстал и,
продолжая смеяться, снова упал на Аню и прижался к ней.

- Ха-ха-ха! - смеялась девушка.

Теперь она почувствовала, что я её держу.

Хотя необходимости в этом больше не было.

- Пусти, я ведь вся в снегу! - всё ещё смеясь, сказала она мне.
- Я тебя люблю, - ответил я тихо и отпустил её.

Но Аня ничего не ответила.
Девушка словно не услышала моих слов.
Однако, мне показалось, что она слегка покраснела.

Но, кто знает, может, Аня покраснела от быстрой езды?

Мы поднялись и пошли в горку.
Я тащил санки, а Аня шла рядом.

Неужели она не поняла, что я признался ей в любви?

Нет. Похоже, она услышала мои слова.

Потому что на самой вершине она сказала мне:

"Всё. У тебя слишком быстрые санки. Не хочу больше кувыркаться".

И отошла от меня к кому-то из своих одноклассников.

С этого дня что-то светлое поселилось в моей душе.

"Она знает, она знает, что я её люблю", - думал я.

Эта мысль волновала меня необычайно.

Приближались зимние каникулы и новогодние праздники.

Мы долго репетировали какие-то концертные номера.
Мне досталась роль кота в сапогах. В шляпе с пером,
со шпагой, в сапогах с ботфортами и с усами.

Конечно же, Аня была Снегурочкой.

Ей и Деду Морозу досталась самая большая работа, но случилось так,
что, выскочив за кулисы, я увидел прямо перед собой Аню, которая
стояла, слегка наклонившись и сквозь щёлку смотрела на сцену.

Видимо, ей выпала минутка отдыха.

Аня была одна.

Я тихо подошёл к ней и, шалея от собственной смелости,
прошептал: "Аня, я тебя люблю". Она даже не повернулась.
Но лицо её вспыхнуло, зарделось, она опустила ресницы.

И опять она мне ничего не ответила.

Я молча стоял рядом и не знал, что же делать дальше?
То, что она молчит, что означает? Почему она мне ничего
не отвечает? Это было совсем непонятно.

"Сейчас я её поцелую", - подумал я.

Аня снова стала смотреть в щёлку, чтобы увидеть, что происходит на сцене.

И я решил, что мой час настал.

Раз она молчит, значит, можно.

И, делая вид, что хочу посмотреть на сцену, я вытянулся так,
что моё лицо оказалось совсем рядом с лицом Ани. Казалось, я
ощущал её нежное дыхание. Мы были так близко друг к другу!

И я поцеловал её в щеку.

Она отклонилась от меня, но совсем чуть-чуть.

В этот момент я понял, что могу поцеловать её ещё разок.

И снова коснулся губами её щеки.

Затем я протянул руку и осторожно обнял Аню за талию.

Она не оттолкнула мою ладонь.

Телячий восторг охватил меня.

"Она меня тоже любит!" - стучало в моём распалённом мозгу.

Признаюсь, мне хотелось, чтобы она немного повернулась и
тогда я смог бы поцеловать её в губы. Но она продолжала
смотреть в щёлку между занавесями.

В этот момент я всё разрушил.

"Раз мне не удается целовать Аню в губы, то потрогаю-ка
я её грудь", - восторженно подумал я.

Пацаны всегда говорили, что, если целуешь девушку,
то нужно обязательно потрогать её грудь. Так надо.

Что им, девчонкам, это очень нравится.

И я вороватым движением переместил свою, доселе мирно
лежащую на девичьей талии, ладонь вверх и почувствовал
под пальцами упругое яблочко её груди.

- Аня, я люблю тебя, - прошептал я и сжал руку.

А вот тут она отреагировала!

- Отстань! - строго сказала Аня и резко отодвинулась.

Я увидел, что лицо девушки густо покраснело,
она сердито взглянула на меня и пошла прочь.

В эту минуту я клял себя последними словами.

Почему я такой козёл?
Почему я такой носорог?
Почему мне так не везёт?
Почему она меня оттолкнула?
Не нужно мне было трогать её грудь!
Нужно было держать рукой за талию и
говорить про то, как я её люблю!

Кажется, я испортил свой номер с Котом в сапогах.

Потому что после концерта все говорили, что такого
печального и рассеянного Кота не было ещё никогда.

Настала весна.
Приближались экзамены.

Я стал замечать, что Аня всё больше благоволит Витьке.
Сначала это проявлялось в мелочах. Он всё чаще приглашал
её на танцах. А она приглашала его на "белое" танго.

"Белое" танго - это очень плохо.

Если та, в которую ты влюблен, приглашает на "белое" танго не тебя.

Затем случилось нечто невероятное!

Витьке купили мотоцикл!

Он, громко сигналя, заезжал в школьный двор.

Потом Витька останавливался и начинал с умным видом
осматривать свое сокровище, щупал колеса, протирал стекло
спидометра, открывал крышку бензобака, перебирал ключи.

Можно было подумать, что мотоцикл сломался!

Но Витька просто-напросто хвастался!

Мы робко подходили и смотрели на спидометр.

- Сто двадцать! - восхищенно цокал языком Васька.
- Ты можешь выжать сто двадцать? - тихо спрашивал Сашка.
- Пока нет, обкатка, - гордо отвечал Витька.

"Обкатка", - это слово завораживало, потому что было совсем непонятно.

Понятно было другое - выжать сто двадцать ему
ничего не стоит, но это будет немного позднее.

Девчонки робко стояли поодаль.

Но они быстро сообразили, что Витька может их прокатить.

Все остальные пацаны - и те, у кого были велосипеды, и те,
у кого их не было, сразу превратились в людей второго сорта.

Девчонки радостно визжали:

- Витя приехал, Витя приехал!

Словно не видели его сто лет и ужасно соскучились.

- Витя, покатай нас, покатай!

Дамы становились в очередь, и гордый Витька увозил одну из них куда-то
за поселок. Потом они возвращались, и он увозил следующую девчонку.

Но Витька всегда организовывал очередь так, что Аня была последней.

Я пух от ревности и злости и всегда дожидался их возвращения.

Я смотрел на Анину шею, пацаны говорили, что, если парень с девушкой
"того-этого", то на её шее обязательно будут видны следы засосов.
Но, нет, засосов у Ани не было и это меня немного успокаивало.

Настали летние каникулы.
Я сдал экзамены за восьмой класс.

Витька закончил школу, но всё равно приезжал
в школьный двор на своем мотоцикле. Втайне я
мечтал, чтобы директор школы запретил ему это
делать. Ведь Витька уже не был нашим учеником.

Но директор не запрещал.

А ещё я ждал, когда же Витьку заберут в армию.

Отчего тянут с приказом о призыве?

Меня возмущало, почему Витька никуда не поступает.

В какой-нибудь техникум или институт.

Мы дотемна сидели на лавочке у родничка.

Витька всё реже и реже катал других девчонок.

Зато теперь по вечерам он стал куда-то увозить Аню.

Надолго.

Несколько раз мне даже не удалось дождаться их возвращения.

Ещё и дома перепало.

"Где ты был? Где ты был?"
"Почему ты не готовишься к экзаменам?"

Экзамены - это я хотел попробовать поступить в техникум.

Но мне было не до экзаменов.

Сердце мое разрывалось от ревности.

Куда он её возит?

Вечерами мы сидели на лавочке, у родника.
Это было место тусовки молодняка.
Мы слушали переносной магнитофон.

Тонкий, почти мальчишеский голос пел:

"Я буду долго гнать велосипед,
В густых полях его остановлю,
Нарву цветов и подарю букет,
Той девушке, которую люблю".

Казалось, что эта песня про нас с Аней. Мне тоже хотелось долго гнать
велосипед, остановиться где-то за поселком, нарвать полевых цветов и
потом, вернувшись, подарить их Ане. И сказать ей, что я её люблю.

Впрочем, я, ведь, ей это уже говорил.
Но она мне ничего не ответила. Обидно...

В один из вечеров мне удалось сесть на лавочку рядом с Аней.
Пацаны травили анекдоты, умничали, заигрывали с девчонками.
Витька, как ворон, кружил по площадке на своем мотоцикле.
Больше всего на свете мне хотелось, чтобы Аня в этот вечер
не поехала с ним. Чтобы сломался его мотоцикл.

- Что-то попало в туфельку! - воскликнула Аня.

Я посмотрел на девушку.

Она слегка нагнулась. А я скосил глаза и увидел, что её блузка
свободно провисает, взгляд мой воровато скользил по нежной груди,
было видно, что на девочке нет лифчика, Аня нагнулась ещё сильнее,
и у меня сперло дыхание.

Потому что я увидел тёмный сосок её груди.

- Ну что? Едем? - прокричал Витька.
- Да! Да! Теперь я готова! - весело сказала Аня и встала со скамейки.

Она была готова...

В это момент я был самым несчастным человеком на земле.

Они уехали и к роднику не вернулись.

На следующий день я с треском провалил первый же экзамен.

А вечером мы опять сидели на лавочке и
снова Витька прокричал своё традиционное:

"Ну что? Едем?"

Аня аккуратно уселась на багажник Витькиного мотоцикла.

И они не спеша поехали. Ветерок задирал её короткую юбку.

Меня словно кто-то толкнул.

- Дай велик! - крикнул я Пашке.

И, не дожидаясь ответа, оседлал двухколёсную лошадку.

Я мчался по шоссе, где-то впереди красным огоньком
манил меня к себе стоп-сигнал Витькиного мотоцикла.

Потом он исчез.

Я не смог их догнать.
Но продолжал ехать.

Проехав ещё пару километров, я повернул направо.
Теперь вниз, по просёлочной дороге. По тропинке.

Здесь был мой дольмен.

Я положил велосипед на землю и быстро пошёл вперёд.

А вот и тень дольмена. Зачем я к нему шёл? Не знаю.

- Видишь, какая древность!

О, боже! Это был голос Витьки.
Он привез Аню сюда! Не может быть!
К моему дольмену? Невероятно!

Они были где-то с той стороны.

Стараясь ступать неслышно, я подошёл к углу дольмена.

И выглянул из-за него.

Я увидел их.

Аня стояла, оперевшись спиной на толстое дерево,
а Витька, широко расставив ноги, жадно и страстно
прижимался к ней. Он обнимал и целовал девушку.

Я видел, что он целует её куда-то в шею.

"Будут следы засосов", - огорчённо подумал я.

Но самым жутким, самым ужасным для меня было то, что Витька
делал руками. Он непрерывно ласкал бедра Анечки, гладил их.

Было непостижимо, что Аня словно не замечала этих нахальных беспардонных
ладоней, которые жадно и нетерпеливо скользили по её бедрам, вверх-вниз,
вверх-вниз, с каждым разом всё сильнее и сильнее обнажая ноги девушки.

Я стал пятиться, мне хотелось уйти, но ноги стали какими-то ватными.

Кровь гулко застучала в висках, а потом стало сухо во рту.

Потому что я увидел.

Витька скользнул ладонью под резинку её трусиков.

И она не оттолкнула его руку.

Я почувствовал, что лицо моё пылает.

Никогда прежде я не видел "это" так близко.

А здесь было не просто "это".

Здесь была Аня, девочка, в которую я был так безнадежно влюблен.

Мне подумалось, что вот сейчас она отпихнёт его, рассердится,
и они вернутся к роднику, но произошло другое. Совсем другое.

От этого мои ноги подкосились.

Витька сделал какое-то неуловимое движение, и ноги Ани раздвинулись.

Теперь он стоял так, что обнаженные колени девушки белели по
обе стороны от его ног. И он продолжал двигать своей рукой.

Я знал. Я знал. Я знал.

Я знал, что именно он трогает. Что гладит, к чему прикасается.

Я почувствовал, что руки мои дрожат. Казалось, что сейчас я упаду.

И я схватился рукой за толстую ветку. И, наверное, поэтому не упал.

Но уж лучше бы я упал.

Тогда бы я не увидел...

Тогда бы я не увидел, как он стал снимать с неё трусики.

Сначала Витька слегка нагнулся, а потом встал на одно колено.

И Аня опять не сопротивлялась!

Она даже переступила ногами, чтобы он смог снять их совсем.

Мне казалось, что сейчас я умру.

Я дышал широко открытым ртом, но воздуху всё равно не хватало.

Витька так и стоял на одном колене, ладони его рук были под её юбкой.

И вдруг я понял, что он делает. Витька тянул Аню вниз.
Он хотел, чтобы девушка села рядом с ним. Аня уперлась
руками в Витькину голову, и, казалось, сопротивлялась.

Но это только казалось.

Потому что Аня охнула и стала опускаться.

Я едва не взвыл.

Я понял, что дальше произойдет.

Некоторое время мне были видны их головы. Они целовались.
Потом Витька стал заваливать Аню на спину. Я зажмурил глаза.

Хотелось вот так, не открывая глаз, попятиться
назад, схватить велосипед и ехать отсюда прочь.

Но я не двигался. И снова открыл глаза.

Уж лучше бы я этого не делал.

Я увидел белый зад, который совершал жуткие, бесстыдные движения.

Увидел полусогнутые в коленях девичьи ноги, совершенно голые.

Услышал дыхание юных любовников - жаркое, шумное, страстное.

И вот тогда я повернулся и пошёл к велосипеду.

Я не боялся испугать их своими шагами. Было ясно, что они меня не услышат.

Схватив велосипед, я толкнул его вперед и вспрыгнул на сиденье.

И изо всех сил даванул на педали.

Я гнал велик и слезы ревности и безысходного горя застилали мне глаза.
Почти не помню, как я ехал. Теперь мне было всё безразлично.

Странно, что я не попал в аварию. Должен был попасть.
Потому что никаких правил движения я не соблюдал.

Встречные машины громко сигналили и чудом успевали дать мне дорогу.

Пашкин велосипед уносил меня в предвечернюю мглу.

Помнится, что я не спал всю ночь.
Просто лежал в кровати и пялился в окно.
Наверное, плакал от ревности. От горя.
Колючий комок в горле не давал дышать.

- Умру! - решил я.

Умру и пусть она знает, как я её люблю!

Но потом я подумал про мать, про отца и мне стало их жаль.

"Аня меня никогда не любила", - подумал я.
Но от этой мысли мне стало совсем плохо.
И я провалился в беспамятство.

- Два дня полного покоя...

Эти слова произносил кто-то совсем незнакомый.

Я открыл глаза.

Женщина в белом халате смотрела на меня внимательно.

Я повёл глазами.
Это была моя комната.

- Он пришёл в себя, - сказала женщина. Очевидно, она была врачом.

Моя мать с бледным от волнения лицом наклонилась ко мне.

- Что у тебя болит? - спросила она
- Ничего. Просто устал, - ответил я одними губами.

- Да. Это от нервного перенапряжения, - сказала врач.
- Может, он так перенервничал после экзаменов? - спросила мать.
- Вполне возможно, - ответила женщина.

Потом она ушла.

- Ты будешь суп с лапшой?
- Буду, - сказал я.

Действительно, хотелось есть.
Тем более - суп с лапшой.

Мать принесла тарелку, ложку, и я не спеша поел.

Снова захотелось спать.
Я повернулся лицом к стене.

Вспомнил про Аню и Витьку.

Прежней, дикой ревности почему-то не было.

"Пусть им будет хорошо", - подумал я, засыпая.

Утром я проснулся, подошёл к радиоле и включил её.
Полез в стол и быстро нашёл нужную грампластинку.
Собственно, она почти всё время была у меня под рукой.

Я поставил пластинку на проигрыватель, она завертелась.
Затем осторожно опустил звукосниматель. Родился звук.

Тонкий, почти мальчишеский голос запел:

"Я буду долго гнать велосипед,
В густых полях его остановлю,
Нарву цветов и подарю букет,
Той девушке, которую люблю".

Я тупо смотрел на вращающуюся пластинку и
неожиданно простая мысль пришла мне в голову.

Подумалось, что, быть может, я, и правда, буду долго гнать велосипед.

Только Аню я уже никогда не догоню.


Вернуться на книжную полку



Rambler's Top100